Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Малыш, как тебя зовут?
— Миша, — произнёс мальчуган тоненьким, почти девчачьим голоском.
— Миша, а почему ты всегда приходишь сюда, ведь злые дядьки могут побить тебя? Ты не боишься?
— Боюсь, дяденька, но меня заставляют сюда ходить, потому что здесь больше подают.
— Мишенька, а кто заставляет тебя?
— Дяденька, мне нельзя говорить, иначе меня накажет тётя Зина.
— Сволочи, — громко проговорил Пётр. — Хоть бы уж детей не подставляли. Ничего святого нет у этих зверей в обличье человека. Ради прибыли мать родную продадут.
Петру от волнения стало плохо, и он застонал. Мальчуган подошёл к нему и протянул бутылочку с водой.
— Попейте, дяденька. Вы добрый, мне жалко вас. Кто вам так сильно расцарапал лицо?
— Спасибо, малыш, — проговорил Пётр, не открывая глаз.
Когда душевная боль спала, он вновь начал разговаривать с мальчуганом.
— Миша, а ты любишь кораблики?
— Нет, дяденька, раньше я любила куколки.
— Любил, а не любила, — поправил мальчугана Петр. — Тебе в школу надо, а ты здесь время теряешь.
— Дяденька, а ты под трамвай попал, и тебе ножки отрезало?
— Да, малыш, попал, — тяжело вздохнув, произнёс Пётр. — Крупно попал.
Оба на некоторое время замолчали.
Только проделками дьявола можно было объяснить то вопиющее обстоятельство, что рядом находились отец и дочь — два любящих сердца, даже не догадываясь об этом. Разве бог допустил бы такое, что два родных человека, долгое время стремящихся друг к другу, так и не узнали об этом?
— Миша, а у тебя родители есть?
— Нет, дяденька. Папа умер, а мамочка бросила меня. Я их так любила.
— А кто твоя мама?
Малыш не успел ответить, потому что Пётр закричал:
— Миша, уходи! Ко мне идут злые дядьки. Возьми мои деньги в кепке и быстро убегай!
Мальчуган выхватил несколько купюр из кепки и опрометью бросился бежать, крикнув по дороге:
— Дяденька, я завтра снова сюда приду.
Ретивые «телохранители» всё же заметили сорванца-конкурента и бросились за ним вдогонку, но того и след простыл. Разъярённые, они вернулись к Петру и с руганью набросились на него.
— Паразит такой! Ты ещё умудряешься отдавать наши деньги ублюдкам Зинки-подпольщицы? Ну ничего, мы тебе дома крылышки почистим, а этого пацана завтра же отловим и всыплем по первое число, чтоб знал, как воровать чужие деньги.
И они сдержали слово: вечером избили Петра, а утром отволтузили мальчугана, шедшего на встречу с добрым дядей. В следующий раз «опекуны» учли предыдущий конфуз и перебросили Петра с рынка к большому универсальному магазину. Теперь там была его новая постоянная точка. Дня через три-четыре Пётр вновь стал впадать в тупое безразличие, не встречая мальчугана, к которому уже успел привязаться.
На пятый день, в воскресенье, возле универмага было целое столпотворение. Всё жужжало и суетилось, как в пчелином рое. Суетливый народ в разноцветной одежде сновал туда-сюда, постоянно натыкаясь на инвалидную коляску. При этом кто чертыхался, кто возмущался, а кто по-прежнему останавливался и, пожалев солдата, бросал в его кепку свои кровные копеечки. Петру было всё равно, он находился как бы в зазеркалье, по ту сторону от этой кипящей и шумящей жизни.
Ближе к вечеру к универмагу подъехала дорогая иномарка — редкостное явление по тем временам. Из неё вышла шикарно одетая молодая женщина и направилась в магазин. Её мужчина, естественно, остался возле дорогого авто, потому что по тем временам бросать машины где ни попадя, как сейчас, не практиковалось.
Не дойдя до входа в универмаг, женщина резко остановилась и встала как вкопанная, задеваемая со всех сторон снующими туда-сюда покупателями. Она увидела изуродованного человека в солдатской форме, с табличкой на груди: «Подайте жертве афганской войны на протезы».
Сердце Виолетты мгновенно дрогнуло, вспомнив погибшего мужа. Не обращая внимания на толчею, она медленно подошла к инвалиду-афганцу со стороны лица, изуродованного двумя шрамами.
— Миленький мой, как жаль мне тебя, — сочувственно и искренне произнесла красивая женщина. — Мой муж тоже там служил и погиб.
Солдат-афганец медленно повернул голову и, взглянув в лицо Виолетте, тихо произнёс:
— Видать, не зря сложил голову, коль сейчас ты так красиво живёшь.
Виолетту чуть не хватил удар. Она смутно узнала изуродованное лицо, и в особенности голос, некогда знакомый и родной, который с годами не меняется. Женщина закрыла лицо руками и отскочила в сторону, не решаясь вновь взглянуть в измождённое лицо. Ноги её дрожали и подкашивались. Увидев обескураженную Виолетту, её мужчина быстро подскочил к ней и, успокаивая, произнёс:
— Что случилось, дорогая? Тебя всю трясёт. Пойдём к машине. Эта чёртова толпа кого хочешь выведет из себя.
— Подожди, подожди, Валера. Видишь вон того инвалида-афганца? Дай ему тысячу долларов.
На лице у мужчины появилась удивлённая гримаса, и он, запинаясь, проговорил:
— Виолеточка, что с тобой, радость моя, не больна ли ты? Пойдём к маши…
— Ты слышал?! Нет! — прокричала взбудораженная женщина дрожащим голосом. — Я сказала — дай этому инвалиду тысячу долларов. А иначе…
— Что ты, что ты, голубка моя, — произнёс ошеломлённый мужчина, качая головой.
При этом его шляпа соскользнула, обнажив седую, немного облысевшую голову.
— Сделаю как ты скажешь, любовь моя.
И мужчина пошёл в сторону инвалида-афганца, доставая из кармана деньги. Подойдя к нему, он нехотя отсчитал купюры в его кепку, лежащую на коленях.
— Ох, и повезло тебе солдатик, крупно повезло.
Затем он переложил деньги из кепки в карман солдатской куртки со словами:
— Умыкнут, точно умыкнут.
Всю дорогу до аэропорта Виолетта проревела навзрыд, еле слышно приговаривая: «Петя, Петенька, прости, родной, прости. Так вышло, так вышло. Кто знал, кто знал?» Муж Валерий непрерывно её успокаивал:
— Ну что ты, золотце моё? Ну, нельзя же так убиваться по незнакомому инвалиду. Да, жалко. Да, твой муж там погиб, но ведь его не вернёшь. А жизнь продолжается. К тому же нам предстоят нелёгкие дела по поиску Мариночки в Италии, а ты уже так сильно расстраиваешься и переживаешь невесть из-за чего. Вытри слёзки, любимая.
Пётр не рыдал, как Виолетта, по его щекам скатились две маленькие слезинки, и он тихо прошептал:
— Узнала, всё-таки узнала.
К вечеру кепка была набита деньгами, к превеликой радости «опекунов». А